Черт, мне нужно не терять голову. Быть с Лиззи – не вариант. Она заслуживает лучшего, а не ветерана-неудачника, вроде меня.
Нет, Лиззи заслуживает лучшее, что может предложить жизнь.
Выйдя из поликлиники, я въезжаю в город и останавливаюсь у небольшого бара.
Пройдя через деревянные двери, переношусь назад во времени. Раздражающие неоновые огни вспыхивают на зеркальном шаре, музыка восьмидесятых. Это все немного нелепо, но, посмотрев на людей, отдыхающих здесь в будний день, понимаю, что они хорошо проводят время.
Опускаюсь на красный пластиковый стул и заказываю коктейль. Пока мускулистый бармен смешивает апельсин, вишневый сок и сахар, мысли возвращается к Лиззи.
Ей бы здесь понравилось. Ретро и ностальгия. Она бы танцевала, как те девушки у сцены. Но выглядела бы она намного лучше, чем эти примадонны. Лиззи – с непослушными распущенными волосами, вращающая попкой под Бой Джорджа – вот было бы зрелище.
Попивая свой напиток, задаюсь вопросом, какого хрена я делаю со своей жизнью. Регистрация в колледж закончилась, а я даже не записался на семестр. Работать на отца – круто, но я больше не могу этого делать.
Но это не имеет значения; жизнь продолжается, планируешь ты это или нет.
– Закрой левый глаз и прочитай четвертую строчку снизу, – говорит доктор Джеймс.
Его кабинет похож на зимнюю тундру, здесь холодно, неудивительно, что я замерз.
Закрываю глаз, повторяя то, что вижу:
– L, P, E, B.
Он яростно заполняет мою карту пациента.
– Третья строка.
– T, O, Z.
– Очень хорошо, – он встает передо мной, нажимая на мои виски. – Головные боли?
– Не-а, нету, – я улыбаюсь, надеясь, что он мне поверит. Последние два приступа были ничем... Уверен, что все дело в жаре.
– Как проходит терапия плеча?
– Хорошо. Оно редко болит, – теперь я говорю правду, благодаря волшебным пальчикам Лиззи.
Я выхожу из его офиса, договорившись о следующей встрече. Солнце Флориды ярко светит над головой, бросая тень, которая следует за мной в магазин для серфинга моего отца.
Возвращаемся к работе. Это работа – мечта любого серфера, но для меня... я не уверен. Я всегда чувствовал, что предназначен для иного. Одна из причин, по которой я пошел в армию – служить и защищать.
Старая привычка – вторая натура, и с военной точностью я подсчитываю километры к магазину отца. Три километра – три тысячи метров.
Порыв ветра ударяет меня в лицо. Воздух Флориды пропитан морем и солью, влажный воздух покрывает кожу. Я отдал бы свое левое яйцо за каплю воды в воздухе Афганистана. Он был сухим, пыльным, песчаным и совершенно горячим, словно в аду.
Доработав смену в магазине, я мчусь под проливным дождем в свое бунгало. Резкий химический запах лимонов заставляет мои брови сойтись. Понятно… Мать приходила, чтобы сделать уборку. Направляюсь в кухню, чтобы посмотреть на ее усилия.
Как я и думал, блестящие приборы из нержавеющей стали и гранитные столешницы блестят, плиточный пол песчаного цвета чистый, что с него можно есть. Я ни в коем случае не разгильдяй. На самом деле, на 115 квадратных метрах моего жилья чисто, благодаря армии. Я думаю, маме все еще нравится чувствовать себя «нужной», и это ее способ ощутить это.
Включаю телевизор и сажусь в кожаное кресло, решив посмотреть запись соревнования, в котором участвовал Лэнс прошлой весной. Стук в дверь отвлекает мое внимание от просмотра, я открываю и нахожу промокшую насквозь Лиззи.
– Могу я войти? – спрашивает она сквозь дрожь.
– Да, конечно, – отмираю я, отступая с дороги и направляясь в ванную комнату. – Сейчас принесу полотенце.
Она следует за мной, потирая руки, чтобы согреться.
– Спасибо.
– Что ты делаешь? Бегаешь под дождем? – иронизируя я.
Она искоса на меня смотрит.
– Очень забавно. Мне нужно было тебя увидеть.
Я передаю толстое желтое полотенце Лиззи. Она набрасывает его на волосы и промакивает их.
– Нужно было меня увидеть? Зачем?
– Мне нужна твоя помощь, – говорит она, направляясь на кухню и садиться на стул у бара.
– Конечно, хорошо. Что случилось? – я пихаю руки в карманы джинсов, ожидая ее ответа.
Она хмыкает, мнётся, а затем, наконец-то, выдает:
– Коннор снова пригласил меня на свидание.
– И что ты сказала? – приближаюсь я к ней.
– Ну, я согласилась.
Черт. Я выдавил улыбку
– Он будет декламировать Шекспира всю ночь?
Она смотрит на пол, потом на меня.
– Ну, думаю, что все может быть круто.
Ревность, словно пулемет, стреляет в меня.
– Правильно. Потому что это тебя возбуждает.
Мне хочется сломать его гребаные руки, чтобы он не мог ее лапать.
– Нет, я не это имела в виду.
Я протискиваюсь между ее коленями, разводя их в стороны. Возвышаясь над ней, наклоняюсь, пока наши носы не соприкасаются.
– «Ибо где ты, там весь мир. А где тебя нет, там опустошение».
Она делает вздох, ее глаза закрываются, и мне хочется прикоснуться к ней.
Отодвинься. Не делай этого.
Но я больше не могу прислушиваться к разуму. Моя рука тянется вперед и заправляет прядь волос ей за ухо.
Ее веки распахиваются, и истины, сокрытые в ее зрачках, ошеломляют.
Она меня хочет.
Она хочет этого. Но, как и я, боится.
И, как и я, она не пересечет эту черту.
Но, бля, мне хочется это сделать.
Она прислоняется щекой к моей ладони. Ее мягкая кожа трется о мою шероховатую ладонь.