Я киваю, и она начинает отсчет.
Она сильная, но я сделаю ее.
Я побеждаю, и ее маленький носик морщится в гневе.
– Черт, я не понимала, насколько ты силен, – говорит она, кусая губы.
Именно это невинное действие ослабляет меня.
– Мне жаль, что я не позвонил. Плохой день, наверное, – я поднимаюсь со своего места и хватаю пиво из холодильника. – Хочешь? – предлагаю ей.
Она качает головой.
– Хочешь поговорить об этом?
– О пиве? – уклоняюсь я.
Она снова закатывает глаза, что очень сильно меня заводит, и мне хочется отшлепать ее за это.
– Нет, о сегодняшнем дне, – говорит она.
Чтобы не казаться киской, я игнорирую ее вопрос, направляюсь в гостиную и устраиваюсь на диване. Конечно, у меня был плохой день. Но какую причину я мог бы ей назвать? Я чувствовал себя разозленным на весь мир, поэтому не позвонил?
Она следует за мной, садится рядом.
– Ну же, Рай. Мы говорили друг другу обо всем.
– Похоже, мне тяжело приспособиться к мирной реальности.
– Это нормально. Многие ветераны так же себя чувствуют, – она кладет ладонь мне на бедро, кружа пальцами по ткани моих шорт.
– Угу.
Вероятно, она ищет настоящие ответы. Она хочет, что бы я ей все рассказал. Но нет, я предпочел бы поговорить о сексе который был у нас прошлой ночью, а не рассказывать ей об одной секунде, проведенной за границей.
Словно прочитав мои мысли, она заговаривает об этом:
– О прошлой ночи. Я думала…
Я вмешался:
– Об этом. Прости. Я никогда не должен был пересекать эту линию с тобой. Ты – мой приятель, – блядь, зачем я сказал «приятель»? Она может предположить, что я имею в виду, «приятель для траха».
– О, – отвечает она мягким тоном.
Дерьмо.
– Я не это имел в виду, Лиззи.
– Нет, все нормально. Я понимаю, – но она не понимает. Она действительно не понимает, о чем я думаю.
И я – настоящий гребанный ссыкун, чтобы рассказать.
– Ты не понимаешь, Лиз. Иди сюда, – я раскрываю руки, и она прижимается ко мне. Это так прекрасно, блядь.
Я качаю головой.
– Когда я был за границей, то приходилось долго ждать, когда можно будет действовать. На самом деле, я надеялся и много молился, чтобы использовать свое оружие и убить кого-то.
– О, – шепчет она, и я надеюсь, что не напугал ее.
– Мы тренировались и тренировались, и в течение первого года я ничего не видел. Мы все начали беспокоиться. Солнце было таким палящим. Там было чертовски хреново.
– Мне жаль, – с искренностью говорит она.
Я целую ее макушку. Я могу к этому привыкнуть.
– Я очень сильно по тебе скучал.
Она откидывается назад в моих объятиях, и я снова целую ее в макушку. Мне нужно остановиться, но ее волосы так приятно пахнут. Можжевельником. Я никогда не устану от этого запаха. Вспоминаю момент, когда мы были моложе, и я всегда знал, что она рядом из-за запаха можжевельника.
– Я тоже по тебе скучала, – говорит она с улыбкой. Она такая чертовски милая. Действительно, чертовски милая.
Я сжимаю ее, не желая отпускать, но, чертовски хорошо зная, что должен.
– Что насчет тебя? Что ты делала, пока я защищал страну?
Она постукивает пальцем по своей пухлой нижней губе.
– Училась. Встречалась с несколькими парнями.
Я стискиваю зубы, слушая, как она говорит о других мужчинах.
– О, – это все, что я предлагаю.
– Никто из них не был достойным внимания.
– Мне жаль.
А вот это – неправда. Я рад, что она ни с кем не встречается. Мне Лиззи очень нравится, и в груди сжимается сердце от мысли, что она никогда не будет моей.
– М-м-м, сейчас я счастливей, – говорит она, пожав плечами.
– Правда?
– Ага, – она сильнее прижимается к моему боку, и я снова целую ее в макушку. На сей раз, оставляя губы в ее непослушных волосах чуть дольше, чем необходимо. – А ты? – спрашивает она.
– Прямо сейчас, да.
– В итоге, ты участвовал в каких-то действиях?
Она хочет знать, убил ли я кого-нибудь. В отличие от моих братьев, которые просто спросили, она, возможно, не очень хочет знать ответ.
– Да, я много чего видел. Мне бы хотелось стереть это из памяти.
– Ты, – пауза, – ты убил кого-нибудь?
Я поднимаю руку к своему лицу, сжимаю переносицу перед ответом:
– Нескольких.
– Ой. Было трудно?
Я посмеиваюсь.
– Убить или справиться с этим?
– И то и то.
– Нет, – выстреливаю я. Мне хочется рассказать ей, что я убивал людей только потому, что стоял перед выбором: либо они, либо я. Они, или те, кого я называл друзьями. Но продолжаю молчать.
– Я горжусь тобой, Райан, – она обнимает меня за талию, ее голова все еще на моей груди. – Действительно горжусь. Не думаю, что смогла бы с этим справиться.
– Кто сказал, что я справляюсь?
– У тебя ведь есть медаль «Пурпурное Сердце», да? Разве ее не дают только раненым солдатам?
– Да, наверное.
Лиззи изучает меня, ее глаза задают те вопросы, которые она не произносит вслух. Она проводит рукой по моему лицу и наклоняется, чтобы прижаться к моим губам.
Мне нужно оттолкнуть ее, но прикосновение ее губ – это то, в чем я больше не могу себе отказывать. Боже, я столько хочу с ней сделать. Еще одна ночь. Пожалуйста.
Разорвав поцелуй, я смотрю в ее наполненные страстью глаза. Чёрт, я так возбудился. Она приподнимается, седлает меня и наклоняется за еще одним поцелуем. Я позволяю ей. Думаю, что всегда бы позволял ей это делать. Я – болван.
Она трется своим пылающим местечком о мой увеличивающийся в размерах член, и становится все труднее и труднее ее отвергать. Я хватаю ее задницу в свои руки, помогая двигаться.